Я умею прыгать через лужи

admin

Administrator
Команда форума
#1

Я умею прыгать через лужи

Алан Маршалл

Повествование ведётся от лица автора и основано на его биографии.

Главы 1–4

Алан родился в семье объездчика лошадей по фамилии Маршалл. Отец мечтал, чтобы сын стал хорошим наездником и выигрывал соревнования бегунов, но его мечты не сбылись — в начале девятисотых годов, пойдя в школу, Алан заболел полиомиелитом, детским параличом. В маленьком австралийском посёлке Туралле, недалеко от которого жили Маршаллы, о болезни Алана говорили с ужасом и почему-то связывали её с идиотизмом.

Маршалл переехал в австралийский штат Виктория из глухого Квисленда ради того, чтобы две старшие дочери могли учиться. Он обожал лошадей и считал, что они ничем не отличаются от людей. Дед Алана по отцу, рыжеволосый пастух-англичанин, приехал в Австралию в 40-х годах XIX века и в том же году женился на ирландке. Отец Алана, младший в семье, унаследовал ирландский темперамент. Начав работать с двенадцати лет, Маршалл исколесил всю Австралию, объезжая лошадей на фермах. Родителями мамы Алана были ирландка и немец-музыкант, который приехал в Австралию с оркестром.

Вскоре после начала болезни спина Алана начала искривляться, а сухожилья в больных ногах так стянулись и затвердели, что мальчик не мог разогнуть колени. Местный доктор, имевший смутное представление о полиомиелите, посоветовал три раза в день укладывать Алана на стол и выпрямлять ему ноги. Процедура эта была очень болезненная.

Выпрямить ноги не удалось, и родители отвезли Алана в больницу соседнего городка. Мальчика положили в просторную палату с множеством кроватей, где он был единственным ребёнком.

В своей болезни Алан видел лишь временное неудобство. Боль вызывала у него злость и отчаяние, но, окончившись, быстро забывалась. Люди считали болезнь Алана ударом судьбы и называли его храбрым мальчиком.

Мне казалось, что назвать человека храбрым — всё равно что наградить его медалью.

Он считал, что не заслуживает звания храбреца, и боялся, что рано или поздно его уличат в обмане.

Через несколько дней Алан сроднился с палатой и её обитателями. Первым его другом стал Ангус Макдональд, изготовитель лучших в мире ветряных мельниц. Однажды он спросил Алана, почему его вечерняя молитва такая длинная. Мальчик объяснил, что у него очень много просьб к богу, которые он добавляет к обычной молитве и «опускал ту или иную просьбу лишь после того, как она удовлетворялась».

Алан представлял бога в виде силача, одетого в белую простыню, боялся его, но «всё же считал себя существом, от него независимым». По ночам больные стонали и взывали к богу. Алану странно было это слышать — он считал, что взрослые настолько сильны, что никогда не испытывают страх или боль. Образцовым взрослым для мальчика был его отец.

Однажды в палату положили человека, допившегося до белой горячки. Такого Алан не видел никогда. Выпивая, Маршалл становился весёлым, поэтому мальчик не боялся пьяных, но выходки новичка его напугали.

Утром Алан подарил несчастному куриное яйцо. Завтраки в больнице были скудные, поэтому многие пациенты покупали яйца. По утрам медсестра собирала подписанные яйца в кастрюльку, и больничный повар варил их вкрутую. Часто соседи по палате угощали друг друга. Алану, которому каждую неделю присылали десяток яиц, это доставляло особое удовольствие.

Вскоре старшая сестра сообщила Алану, что ему сделают операцию.

Главы 5–9

Операцию Алану делал доктор Робертсон — высокий мужчина, всегда одетый в щегольской костюм. Мальчик лежал на столе, ждал, когда доктор наденет белый халат, и думал о луже у ворот своего дома. Сестра не могла перепрыгнуть через неё, а у Алана это всегда получалось.

Проснувшись после операции, Алан обнаружил, что ещё лежит на операционном столе, а его ноги обёрнуты влажным гипсом. Мальчику велели не двигаться, но от напряжения его ногу свела судорога, от этого на внутренней стороне гипсе образовалась складка, а большой палец на ноге согнулся. Когда гипс высох, складка начала давить на бедро, а палец — нестерпимо болеть.

В течение следующих двух недель эта складка врезалась в бедро Алана до кости. Боль, которую испытывал мальчик, становилась всё сильнее.

Даже в краткие промежутки между приступами боли, когда я забывался в дремоте, меня посещали сны, которые были полны мук и страданий.

Алан пожаловался доктору, но тот решил, что ребёнок ошибается, и у него болит не палец, а колено. Через неделю у Алана началось местное заражение, и где-то на ноге лопнул нарыв. Он сказал Ангусу, что больше не может терпеть эту боль и, кажется, сейчас умрёт. Встревоженный Ангус позвал сиделку, и вскоре доктор уже распиливал гипс на ноге мальчика.

Неделю Алан метался в бреду, а когда пришёл в себя, Ангуса в палате уже не было. Нога мальчика теперь была в лубке и больше не болела. Доктор Робертсон нашёл, что он слишком бледен и велел вывозить его на больничный двор в инвалидном кресле. Алан не был на улице целых три месяца и наслаждался свежим воздухом.

Сиделка оставила Алана одного. Вскоре у больничного забора показался знакомый мальчик — он приходил с матерью в больницу и дарил Алану разные вещи. Сейчас он захотел угостить друга леденцами и перебросил кулёк через забор, но до Алана он не долетел.

Мальчик ни на секунду не усомнился, что не сможет достать леденцы. Подъехать к кульку он не мог — колёса кресла застревали в песке. Тогда Алан начал раскачивать кресло, пока не опрокинул его. Мальчик сильно ушибся, но всё же дополз до конфет.

Поступок Алана произвёл большой переполох среди сиделок. Они не могли понять, что мальчик не позвал на помощь, потому что не считал себя беспомощным. Отец понял его, но попросил выбрасываться из кресла только ради чего-то серьёзного.

После этого случая доктор принёс Алану костыли. Правая, «плохая» нога мальчика была полностью парализована и висела плетью, но на «хорошую» левую ногу можно было немного опереться. Поняв это, Алан быстро научился передвигаться на костылях и перестал обращать внимание на свои беспомощные ноги и искривлённую спину.

Через несколько недель Алана выписали.

Главы 10–12

Сначала Алан не считал себя калекой, но вскоре был вынужден признать, что подходит под это определение. Взрослые вздыхали над Аланом и жалели его, дети же не обращали внимания на его увечье. «Плохая» нога, похожая на тряпичную, даже повысила авторитет Алана среди сверстников — теперь у него было нечто, чего не имели остальные.

Мальчик был счастлив, но взрослые «называли это ощущение счастья мужеством». Они заставляли своих детей помогать Алану и этим всё портили. С мальчиком начинали обращаться как с существом, отличным от других. Он сопротивлялся «этим влиянием извне», не хотел мириться с нисхождением и постепенно из покладистого ребёнка превратился в забияку.

Ребёнок не страдает от того, что он калека, — страдания выпадают на долю тех взрослых, которые смотрят на него.

После больницы родной дом с такими тонкими стенами, что их колебали порывы ветра, показался Алану тесным, но он быстро освоился и вскоре уже ухаживал за своими любимцами — попугаями, канарейками и опоссумом.

В ближайшую субботу должен был состояться ежегодный школьный праздник — большой пикник у реки, на котором проходили соревнования бегунов. В прошлом году Алан участвовал в соревнованиях, но был слишком мал, чтобы выиграть.

В этот раз Алан бежать не мог. Отец посоветовал ему смотреть, как бегут другие, и забыть о больных ногах: «Когда первый из бегунов коснётся грудью ленточки, ты будешь вместе с ним».

Главы 13–16

Каждое утро жившие рядом дети отвозили Алана в школу. Им это нравилось, так как они могли по очереди проехаться на самодельной коляске мальчика. В школе было только два учителя — для младших и старших классов. Учителя старших классов Алан «боялся, как тигра», потому что тот наказывал нерадивых учеников тростью. Не плакать во время наказаний считалось наивысшим мужеством, и Алан «воспитал в себе презрение к трости», чем вызвал восхищение одноклассников. Учиться мальчик не любил — на уроках он вертелся, хихикал и не успевал усвоить пройденный материал.

Постепенно костыли стали частью тела Алана. Его руки и плечи «развились вне всяких пропорций». Мальчик сильно уставал, часто падал и ходил весь в синяках и ссадинах, но это его не огорчало. Алан начал дружить с самыми сильными мальчиками в школе.

Я не понимал тогда, что, преклоняясь перед всяким действием, воплощавшим силу и ловкость, я как бы возмещал свою собственную неспособность к такого рода действиям.

Алан чувствовал себя запертым в собственном теле, как в тюрьме. Перед сном он представлял себя псом, который мчится по бушу огромными прыжками, свободный от оков непослушного тела.

Летом во дворе школы ставили железный бак с питьевой водой. Каждую перемену возле него начиналась давка — каждый хотел напиться первым. Алан толкался в толпе наравне со всеми. Однажды он подрался из-за воды со школьным силачом Стивом Макинтайром.

Целую неделю после этого они враждовали и, наконец, решили выяснить отношения в честной драке, о чём Алан и сообщил родителям. Мать испугалась, но отец знал, что рано или поздно это произойдёт, сын должен научиться «принимать удары в лицо». Маршалл посоветовал сыну драться сидя и на палках.

Алан выиграл бой, после чего учитель наказал обоих «дуэлянтов» тростью.

Главы 17–19

Лучшим другом Алана был Джо Кармайкл, живший по соседству. Его отец работал в имении миссис Карузерс, а мать была прачкой. Они были одни из немногих взрослых, не обращавших внимания на увечье Алана. Ещё у Джо был младший брат, бегавший «как кенгуровая крыса». Присматривать за ним друзья считали самой тяжёлой обязанностью.

После школы друзья почти не расставались. Они охотились на кроликов в зарослях и искали птичьи яйца для своей коллекции. К падениям Алана Джо относился философски — он просто садился рядом и ждал, пока друг отдохнёт и придёт в себя, и никогда не бросался на помощь, если Алан об этом не просил.

Однажды мальчики с двумя приятелями отправились на гору Турал — потухший вулкан, в кратер которого было так весело скатывать большие камни. Для Алана это было изнурительным путешествием, но приятели не хотели его ждать, и мальчику пришлось задерживать их хитростью, чтобы подняться на гору и скатить первый камень вместе со всеми.

Оказавшись на вершине, ребята решили спуститься на дно кратера, и Алану пришлось остаться. Он был раздражён и злился на Другого Мальчика, который жил в нём.

Он был моим двойником; слабый, всегда жалующийся, полный страха и опасений, всегда умоляющий меня считаться с ним, всегда из эгоизма пытающийся сдерживать меня.

Этот мальчик ходил на костылях, тогда как Алан воспринимал себя здоровым и крепким. Прежде чем что-то сделать, Алан должен был освободиться от страхов Другого Мальчика.

Вот и теперь Алан не стал слушать своё второе «я», оставил костыли на краю кратера и пополз вниз на четвереньках. Спуститься оказалось гораздо легче, чем подняться наверх. Алану с трудом давался каждый ярд. Джо старался ему помочь, но приятели не стали их ждать — они быстро поднялись наверх, сбросили на друзей огромный камень и удрали.

Несмотря на это, Джо и Алан остались довольны происшествием.

Главы 20–22

Маршалл, обеспокоенный тем, что сын возвращается с прогулок измученным, собрал денег и купил Алану настоящую инвалидную коляску, катить которую можно было с помощью специальных рычагов. Коляска сильно расширила возможности Алана. Теперь он вместе с Джо часто отправлялся на реку порыбачить.

Однажды, увлёкшись ловлей огромного угря, Джо упал в воду и промок. Штаны, которые он повесил сушиться над костром, загорелись. Джо бросил их в воду, и они стремительно пошли ко дну. Возвращаясь домой в темноте и без штанов, замёрзший Джо утешался тем, что догадался очистить карманы.

Алан решил научиться плавать и летними вечерами ездил к глубокому озеру. Помочь мальчику был некому, и он руковод­ствовался только картинками в детском журнале и наблюдениями за лягушками. Год спустя он, единственный из всей школы, прекрасно плавал.

Около дома Маршаллов росли высокие эвкалипты, под которыми часто останав­ливались на ночлег бродяги и сезонные рабочие. Отец Алана, сам исколесивший всю Австралию, называл этих людей путешественниками и всегда давал им кров и пищу. Алан любил слушать рассказы о местах, где они побывали.

Я всегда верил всему, что мне говорили, и огорчался, когда отец посмеивался над историями, которые я спешил ему пересказать. Мне казалось, что он осуждает людей, от которых я их слышал.

Статус бродяги определялся количеством ремней, повязанных вокруг вещевого мешка. Один ремень носили новички; два — ищущие работу; три ремня носили временно неработающие; а четыре — те, кто вообще не хотел работать.

Эти люди нравились Алану потому, что никогда его не жалели. Костыли казались им не такой уж и тяжкой бедой.

Главы 23–28

Почти все взрослые разговаривали с Аланом покрови­тель­ственным тоном и подшучивали над его бесхитростностью. Только бродяги и «сезонники» охотно беседовали с ним. Таким был и сосед Алана, возчик дров Питер Маклеод, приезжавший домой только на выходные.

Алану очень хотелось увидеть, как выглядят «девственные заросли» откуда Маклеод возит лес. Сосед пообещал взять мальчика с собой во время каникул, думая, что родители его не отпустят. Однако Маршалл решил, что сыну нужно посмотреть мир, и Маклеоду пришлось взять его с собой.

Мне приятно было сознавать, что я один и волен поступать так, как мне заблаго­рас­судится. Никто из взрослых сейчас не руководил мной. Всё, что я делал, исходило от меня самого.

Оставив коляску у дома Маклеода, Алан отправился в путешествие на длинных дрогах, запряжённых лошадьми. Первую ночь они провели в заброшенной хижине дровосека, вторую — на берегу ручья, и только на следующий день достигли лагеря лесорубов.

Четверо обитателей лагеря встретили Алана с удивлением. Один из них сказал, что мальчик никогда не сможет ходить, но Маклеод оборвал его: «Если храбростью этого парнишки подбить башмаки, им износа не будет». Он сделал то, в чём мальчик больше всего нуждался: поднял его до уровня здоровых людей и вызвал уважение к нему.

Вскоре Алан освоился в лагере, помогал лесорубам разжигать костёр, готовить еду и даже побывал в гостях у одного из них.

Главы 29−33

Восторженный рассказ Алана о поездке доставил его отцу большое удовольствие. Особенно понравилось Маршаллу, что Маклеод позволил мальчику управлять своими лошадьми, которыми очень гордился. Он окончательно убедился, что пара крепких и умелых рук значит не меньше, чем здоровые ноги.

Маршалл считал, что его сын никогда не сможет ездить верхом, но вполне способен научиться управлять упряжкой. Алан был с этим не согласен и твёрдо решил научиться сидеть в седле.

Школьный приятель разрешил Алану отводить к водопою своего пони. У животного был покладистый характер, и вскоре мальчик научился держаться в седле. Прошло много времени, пока Алан научился управлять пони, нашёл способ не падать на крутых поворотах, спешиваться и садиться в седло самосто­ятельно.

Теперь я ‹…› выискивал места, где не смог бы пройти на костылях, и, проезжая по ним верхом, становился равным своим товарищам.

Два года спустя Алан приехал домой верхом, чем сильно удивил и испугал отца.

На дорогах Австралии появлялось всё больше автомобилей. Постепенно машины заменяли лошадей, и работы у Маршалла становилось всё меньше. Алан теперь ездил на пони, которого объездил ему отец, и часто падал. Маршалл учил сына падать правильно, расслабляя все мышцы, чтобы удар о землю был мягче.

Маршалл быстро решал трудности Алана с костылями, но даже он не знал, чем займётся сын после школы. Лавочник из Туралле приглашал Алана вести его документацию, но мальчик хотел найти работу, требующую способностей, свойственных только ему. Он сказал отцу, что хочет писать книги. Маршал поддержал сына, но попросил немного поработать в лавке, чтобы встать на ноги.

Через несколько дней Алан увидел в газете объявление о приёме на бухгалтерские курсы в мельбурнском коммерческом колледже. Мальчик выдержал экзамены и получил полную стипендию. Родители Алана решили переехать в Мельбурн, чтобы не оставлять сына одного.

Джо сказал, что другу, наверное, будет трудно передвигаться по огромному городу на костылях. «Кто думает о костылях!», — с презрением воскликнул Алан.

 
Вверх